– Александр, каким вы были ребенком?
– Коммуникабельным, веселым. Много друзей, очень разных, в том числе и с нехорошими привычками. Но нас сдружил футбол. И проблем никаких никогда не было. Никто друг друга не обижал. Я много времени проводил на улице. Мне часто бабушка говорила: «Ты футбол любишь, но ты не смотри его, ты лучше иди поиграй». И такой подход стал для меня правилом: я лучше попробую, поиграю, чем буду сидеть, смотреть, переживать чужие эмоции. С детства я был «своим парнем на районе», с широким кругом знакомств. Мне иногда кажется, что я в Самаре вообще всех знаю.

– Кем вы хотели быть в детстве?
– Банкиром. Я всем говорил, что буду руководителем банка. Родители про меня так родственникам и сообщали: «Банкир растет!» Так что да, я знал, кем хочу быть, но, к окончанию одиннадцатого класса понял, что экономика – это «не мое». Стало ясно, что мне нравятся техника, логика, математика. Физика давалась тяжелее.

– А желание собрать-разобрать радиоприемник появлялось?
– Никогда! Да, отец всегда был рукастый. Мне казалось, что я совсем не в него. Но когда отца не стало, понял, что тоже что-то руками могу делать: ремонт в квартире, что-то подвинтить, подкрутить, собрать-разобрать. А сейчас мне нравится эксперименты ставить. И в этом, как раз, очень много такой ручной работы. Видимо, время пришло.

– Но ведь вы говорили, что вам нравились черчение, логика, математика?
– Не могу сказать, что черчение мне давалось просто. Как раз с пространственным воображением первое время у меня были проблемы, мне приходилось его развивать. И когда позже я работал конструктором на заводе, приходилось максимально включаться, чтобы представить какую-то сложную деталь или изделие.

– Кроме футбола, были другие увлечения?
– Был в моей жизни этап посещения Дворца пионеров. И это история про творчество. Например, были танцы. Сестра уговорила, ей был нужен партнер. Я продержался лет до десяти. Потом ушел в футбол. Играл в очень хорошей команде. Но когда встал вопрос о переходе в спортивную школу-интернат, мне тренер прямо сказал: «Сань, ну зачем тебе футбол? У тебя в школе одни пятерки, а тут двоечники, троечники. Тебе точно с ними по пути?» И я согласился. И перешел в волейбол, но тоже ненадолго. Когда мне на первом курсе предложили войти в состав сборной университета, я понял, что этот период в моей жизни уже закончился.

– А как вы учились?
– На Металлурге особого выбора школы для меня не было. Меня ждала 135-я, физико-математическая. Родители тоже там учились. И, как оказалось, мне очень повезло, потому что в какой-то момент обычная школа стала лицеем авиационного профиля, основные предметы, как вы понимаете, – математика и физика. И позже, когда мы переехали с Металлурга, я все равно ездил в лицей с другого конца города. И нас, тех, кто учился в одной и той же школе с 1-го по 11-й класс, было всего человек пять. Остальные программу не потянули. Но, я бы не сказал, что был сверходарённым, или каким-то уникальным. Я своим учителям благодарен. Считаю, что выбор школы – это чуть ли не самый важный шаг со стороны родителей, которые заботятся о будущем ребенка. Убежден: если хотите для своих детей хорошее будущее, выбирайте тщательно школу и сделайте все, чтобы поступить туда. И вот я выпускник и понимаю, что снова выбор невелик: абсолютно точно иду в университет. И это будет аэрокос.

– Почему выбор пал на факультет обработки металлов давлением?
– Из моего класса все шли на факультет двигателей летательных аппаратов. Мы были вторым выпуском, кто сдавал ЕГЭ и поступали только по ЕГЭ. По математике и физике я набрал неплохие баллы: 80 и 60 соответственно. И по баллам проходил везде. Правда, в разные «волны». И получилась такая картина: на факультете летательных аппаратов – в первую волну, на факультет двигателей летательных аппаратов – во вторую или даже третью волну, а на факультете обработки металлов давлением мне прямо сказали: «Мы тебя уже зачислили». И я с этой формулировкой согласился и спокойно посвятил остальное лето отдыху. И хотя мои одноклассники говорили, что поступать будут на второй факультет, 1 сентября в аудитории я увидел, как минимум, четверых выпускников нашего лицея. Благодаря сильной школьной подготовке, мои первые 2−3 года в университете были суперлайтовыми: многое мы прошли еще в 10-11 классе. Например, у меня было в школе черчение, в старших классах я уже вовсю использовал кульман. Мои чертежи выдерживали любую критику, четкие линии, правильный шрифт. А мои однокурсники первый раз в руки карандаш взяли только в университете. В университете началась совершенно новая жизнь. Я понял, что здесь каждый твой поступок предопределяет последствия. Вуз для меня стал этапом подготовки ко взрослой жизни. Я знакомился с новыми людьми, они становились друзьями. Тот случай, когда понимаешь, что студенчество случается один раз в жизни: нужно пробовать всё, нужно участвовать везде и, собственно говоря, наслаждаться этими шестью короткими годами.

– Как проходила студенческая жизнь?
– Так как учеба мне давалась легко, я понял, что есть возможность попробовать себя еще в чем-то и выбрал СТЭМ – студенческий театр эстрадных миниатюр. Мне казалось, что стэмачи, как футболисты в американских молодежных комедиях – самые популярные парни «на деревне». И так оно и получилось: тебя все знают, все здороваются, подходят, а на концерт к тебе приходят 400 человек, плюс вокруг команда таких же заряженных, как и ты, готовых на любой движ. СТЭМ раскрепощает. Но в какой-то момент я понял, что хочу расти дальше и перешел в КВН. Здесь мне нравились спонтанность, необходимость быстро ориентироваться в задачах: найти за пять минут остроумный, нетривиальный ответ. И когда справляешься с вопросом, вера в себя укрепляется, адреналин «шарашит». Юмор у нас строился на каламбурах, на ассоциативном ряде, радовала именно интеллектуальная составляющая, мы не шутили «ниже пояса». И если сначала у команды были чудаковатые костюмы, то вскоре мы уже выходили во фраках и это был не уровень самодеятельности, а профессиональное творчество. Наша команда в какой-то момент отправилась в Сочи на фестиваль КиВиН. И снова, как когда-то с футболом, возник вопрос: «Ты точно хочешь остаться здесь и развиваться?» И я осознал, что КВН – это, во-первых, путь, который может вообще никогда не закончиться и не привести к положительному результату, а, во-вторых, что есть и другие способы проявить себя.

– Вернемся к учебе. Обычно СТЭМ означал долги в зачетке. В вашем случае как было?
– Школа приучила к ответственности.

– И окружающие эту ответственность не разбалансировали?
– Нет у меня синдрома толпы. С девятого этажа, если все пойдут прыгать, не прыгну. Всегда считал, что каждый принимает решение за себя сам. И так всегда было. Сколько себя помню. Например, во времена увлечения СТЭМом и КВН я никогда не обивал пороги деканата: «Готовлю студвесну, поставьте, мне, пожалуйста, курсовую/зачет/экзамен». Причем, не сказать, что родители были строгие, несмотря на то что я рос в непростые 90-е, они мне доверяли. И вот эта свобода, доверие приучили к тому, что я могу всё делать, но в то же время я понимаю, чего я точно делать не буду. Так что какие долги? Да я работал с первого курса!

– А где?
– Где я только не работал! Официантом, маркёром по бильярду, инструктором по боулингу, барменом, мерчендайзером, торговым представителем. И никогда эта занятость учёбе не вредила. Самодисциплина и настоящая дружба.

– А как все успевали?
– Однажды был такой случай. Я работал в ночную смену, а в субботу к восьми утра приехал на пары к Алексею Александровичу Мельникову. И уснул. Он подошел ко мне и сказал: «Если ты хочешь спать, то лучше не приходи, я лучше отмечу, что тебя не было, чем увижу, что ты спишь». И таких косяков у меня больше не было, хотя мог заснуть в маршрутке и очнуться только на конечной остановке. Меня работать родители не заставляли. Но как не работать, когда ты стремишься к самостоятельности и независимости?! Самодисциплина тебя приучает, что ты сам выстраиваешь свою жизнь. У тебя нет надзирателей, но у тебя есть обязанности. И за тебя их никто не сделает. И сейчас мне это очень помогает: в отпуск уходишь, а возвращаешься к тем же задачам.

– А чему главному вас научил университет?
– Да многому. Например, дружбе настоящей. А потому что в университете ты проявляешься как человек. Тебе 18, ты уже взрослый, ответственный, ты не можешь, как в школе, сослаться на возраст. В этот период каждый проходит разные этапы проверки на взрослость, осознанность, принципиальность, потому что сталкиваешься с разными ситуациями. И решения принимаешь уже сам, нельзя спрятаться за спиной родителей. Университет на многое открыл глаза. Если говорить о наставниках, то мне снова повезло. Преподаватели в университете мне попались интересные, понимающие, человечные, способные объяснить. И пусть я не сидел на лекциях с открытым ртом, но материаловедение, например, было крутым. Мельников меня тогда впечатлил: у него крутая подача, он умеет держать аудиторию. В какой-то момент я понял, что 4-й факультет — это один из лучших подарков, который преподнесла мне жизнь. Как когда-то на Металлурге, я здесь знал всех 120 человек, которые у нас учились, мы были очень дружны. И здесь мне открылся и путь в науку.

– Когда вы начали заниматься наукой?
– Очень поздно. Только на последнем курсе я вдруг понял: пора заняться дипломом. Передо мной стоял выбор: либо делать что-то стандартное, либо идти в исследования. И второе было интереснее, хоть и сложнее. А еще меня зацепила фраза, что этой темой никто не занимался. В мой лексикон вошли слова «штамповка», «гибка» и разнообразная «оснастка». И вот я выбрал исследовательских диплом. И получил первый патент по своей оснастке. Так что я могу похвастаться патентом и почётной грамотой от «Прогресса» за лучший молодёжный инновационный проект. Это был 2011 год. Возможно, сейчас, оглядываясь назад, многим предметам уделил бы больше времени, но студентом не думал, что пригодится. Хотя понимал, что после университета точно пойду на завод и отработаю там лет 5-6. Ну, а зачем учился? И пошёл работать на «Прогресс» конструктором. Мы занимались конструкцией сухих отсеков ракеты. Когда приходишь на завод из университета, то ты начинаешь с малого - отдельных элементов конструкции, а потом ты уже доходишь до какой-то части отсека ракеты, сборка которой полностью зависит от твоих решений. Сначала я работал конструктором и непосредственно с производством не сталкивался. Но со временем стал вхож и в цеха. И это потрясающее состояние, когда видишь, как твой чертеж находит реальное воплощение. Эти пять лет многому меня научили, дали опыт работы, когда ты управляешь процессом, формулируешь техническое задание, общаешься с заказчиком, контролируешь сроки и отвечаешь за конечный результат.

– А вас работа на «Прогрессе» заземлила? Не мешало, что надо сдавать телефоны?
– Нет. Не заземлило. А, отсутствие телефона меня вообще не напрягало, это вообще лучшее, что может быть. Телефон – это очень большой отвлекающий фактор. Знаете, время, когда ты еще не знаком с коллективом, самое продуктивное: за 8 часов работы ты закрываешь столько позиций! Но каждому свое. Я знаю людей, которым такой стиль жизни подходит. Но не мне. Хотелось больше разноплановых творческих задач, большей самостоятельности в принятии решений.

– А тут начало развиваться стартап-движение, где важны как раз опыт выступления, опыт подачи идей, умение нестандартно мыслить. Я поступил в аспирантуру, занялся собственным стартапом, начал ездить на конференции. И все это параллельно с работой на заводе. И я понял, что сфера науки более подвижна, открыта новым идеям. То есть, ты предлагаешь идею и получаешь поддержку. И даже если не получается – не беда: это тоже результат.

– В какой момент появился Science Slam?
– В 2014 году наши выпускники Павел Веселовский, Денис и Арина Пушкины узнали про этот формат и начали организовать научные поединки в Самаре. Пригласили и меня. Пришел посмотреть, что это такое, и понял, что люди вообще не умеют выступать. Решил: надо показать, как надо. Это очень интересно: искать баланс между передачей точной и объективной информации и созданием захватывающего контента, который привлечет внимание зрителей. И все пошло как по маслу: один проект за другим, городской, всероссийский, научный стендап на «Культуре». И в какой-то момент мне предложили возглавить проект. С 2016 года я организую научные бои в Самаре. Мне эта деятельность нравится и кажется важной, как популяризация научных исследований, как подготовка будущих крутых лекторов, потому что слэмеры – это молодые ученые, которые потом будут работать со студентами. И если ты можешь кратко и ярко рассказать о своем исследовании, то ты заразишь своим энтузиазмом и увлечешь в науку новых адептов.

– И вот вы решаете перейти на работу в университет…
– Да, но все оказалось не так-то просто. Свободных ставок по моему профилю в университете на тот момент не было. Я принял решение работать на волонтерских началах, чтобы закрепиться в университете и показать серьезность моих намерений. Обсудил ситуацию с женой, и она меня поддержала. В итоге эта стратегия оказалась правильной. Иногда приходится чем-то жертвовать, в тот момент я пожертвовал доходом, чтобы заниматься любимым делом.

– И страхов каких-то не было?
– Что деньги закончатся? Нет, я зарабатывал другим: писал сценарии для рекламы, шутки для сериалов.

– Сейчас вы руководите проектами в лаборатории. Кто решает, как ей развиваться? Какое оборудование закупать? Какие исследования проводить?
– Такие решения принимаются совместно с заведующим лабораторией. В закупках мы всегда руководствуемся принципом: «Закупаем не все подряд, лишь бы купить, а то, что действительно надо». Этот подход позволяет не только отработать научную тему, но и использовать оборудование в последующих исследованиях, и даже зарабатывать. Тут важно правильно поставить цель. То есть у нас все оборудование обязательно было заточено под проект, но с прицелом на будущее – на то, как мы это будем использовать, чтобы оборудование не простаивало. Мне нравится университетская среда. Какой будет моя дальнейшая карьера – наука, преподавание или администрирование – это не важно. Важно, что свое развитие я вижу именно в стенах университета.

– Какую научную задачу собираетесь решить в ближайшее время?
– Сейчас я как раз нахожусь в поиске нового направления научной работы. Привлекают метаматериалы. Ещё одна задача – создание проволоки из специализированных сплавов для аддитивных технологий. И при этом изготавливать небольшие, экспериментальные партии. Мы с командой сейчас думаем над использованием нейросетей для усовершенствования новых способов разработки конструкции и автоматизации. Например, в прошлом году мы разработали комплексную математическую модель, позволяющую точно предсказывать, как металлические листы будут изменяться в процессе гибки на производстве, например, в авиастроении. Наша разработка учитывает пластическую анизотропию свойств материала и деформационное упрочнение заготовки. Она поможет производителям делать более точные прогнозы о том, как будут выглядеть их изделия, и даже улучшать процесс производства. Новая модель поможет инженерам на предприятиях оптимизировать параметры процесса гибки для разных марок листового материала. Это повысит эффективность производства, улучшит качество продукции и снизит количество брака. Когда ищешь новые направления исследований, важно понять, что ты находишься на острие науки. Если по тематике нет публикаций, то – почему нет? Может быть, не о чем говорить? Но есть отличный «зеленый флаг»: если для твоих исследований нет оборудования или устройств и тебе самому их нужно разработать и создать, то ты на верном пути!», – считает учёный.

– А ваши дети бывали в лаборатории?
– Да, оба моих сына были в лаборатории. И не один раз. Они хотели посмотреть, где я работаю. И старший, ему десятый год, регулярно принимает участие во всероссийском научном конкурсе «Первые шаги в науку». Он даже предложил устройство – крепление для микроскопа, которое позволяло передвигать образец под окуляром потактно, посекционно. Мне кажется, что он умнее меня в разы. И ему объяснять, кто такой ученый, нет необходимости, он сам знает. Я ему просто иногда подсказываю, почему быть ученым хорошо? Что эта профессия дает большую свободу во всех отношениях: и полета мысли, и в действиях, так как ты сам решаешь, чем тебе заниматься. А младшему я, наоборот, не хотел бы ничего объяснять, и вообще, мне кажется, он выберет себе другую стезю, потому что он очень подвижный и творческий: играет на фортепиано, поет, рисует. Но он говорит: «Я как папа, я ученый». А еще, он рисует – не листочки-цветочки, а миллион разных устройств, и для каждого находит задачу. В нашей лаборатории часто бывают не только мои сыновья, но и школьники. Они приходят на экскурсии – мы сейчас проводим много детских конкурсов и дней открытых дверей. И, считаю, это очень важно. Чем раньше ты приведешь человека в лабораторию, дашь ему на кнопки понажимать, что-то подаришь – деталь какую-то, ты заразишь его идеей. Хочешь человеку объяснить, чем занимаешься, приведи его и покажи.

Материал подготовлен при поддержке Минобрнауки России в рамках Десятилетия науки и технологий.